И даже небо было нашим - Паоло Джордано

сайте «Коррьере дель Меццоджорно»: «Полицейский получил смертельное ранение во время акции противников вырубки деревьев. Подозреваемым удалось скрыться». Кликнув на заголовок или на ссылки, можно было узнать подробности: «Место столкновений». «Интерактивная карта распространения ксилеллы». «Жизнь, отданная службе на благо отечества». Но пока что ни намека на родственную связь между Николой и Берном. Я начала читать основную статью, но меня бросило в дрожь, так что пришлось встать, выйти из дома и несколько минут ходить взад-вперед.

Опять раздался звонок домашнего телефона, и я бросилась в дом. Странно было услышать голос моей матери. С тех пор как Берн больше не жил здесь, с тех пор как препятствие по имени Берн уже не стояло между нами, мы разговаривали по телефону минимум два раза в неделю, но этот звонок был вне графика.

– О, проклятье, Тереза! Проклятье!

Она плакала. Я сказала: «Только не плачь». Душевное равновесие, которое я силилась сохранить, было очень хрупким. Во мне готовился взрыв огромной мощности, с необратимыми последствиями. И я знала, что не смогу этого избежать, если и дальше буду слушать ее рыдающий голос.

– Об этом даже по радио сказали.

– Ну конечно, – ответила я, но подумала при этом: а ведь мои родители никогда не слушали радио. Впрочем, пока меня не было, все могло измениться. И теперь они его слушают.

– Приезжай, Тереза. Приезжай домой. Я сейчас пойду в агентство, куплю тебе билет.

– Я не могу никуда ехать. Полиция рекомендовала мне оставаться на месте.

Слово «полиция» вызвало у нее истерику. Но на этот раз я слушала ее спокойно.

– Папы нет дома?

– Он прилег поспать. Я уговорила его принять успокоительное. Он был вне себя.

– Мама, мне надо уходить.

– Подожди! Подожди, папа просил тебе кое-что передать. «Передай Терезе, что мы в это не верим» – вот что он сказал. Мы в это не верим, понимаешь? Это был не Берн. Это сделал не он. Мы знаем Берна, это наш зять. Он никому не смог бы причинить зло.

– Конечно, нет. Он никому не смог бы причинить зло.

На следующее утро ветер разогнал облака. Я ждала, что небо опять будет молочно-белым, над головой опять будет нависать дождь и пейзаж станет подходящим фоном для моего горя. Но небо сияло, солнечные лучи заливали поля и раскаляли воздух. Казалось, это был первый день весны.

На газетном киоске в Специале висел анонс, на котором крупным шрифтом было написано: «СПЕЦИАЛЕ: ТРАГЕДИЯ В СЕМЬЕ». Значит, и эта новость уже стала общеизвестной.

– В каких газетах об этом пишут? – спросила я у Маурицио, владельца киоска.

– Во всех. Но больше всего в этих.

Он выложил передо мной по экземпляру «Куотидиано ди Пулья» и «Гадзетта дель Меццоджорно». Я мельком взглянула на заголовки. На первых полосах была та же фотография Николы, которую я накануне видела в интернете. Я стала нашаривать монеты на дне сумки.

– Не надо, – сказал Маурицио, складывая газеты.

– За все эти годы ты ни разу ничего не давал мне в долг, не вижу смысла сегодня делать исключение, – сказала я и протянула ему купюру в пятьдесят евро. – Других у меня нет.

– Потом отдашь.

– Я сказала: нет.

Он открыл ящик кассы, чтобы набрать сдачу. В киоск зашли другие покупатели. Я их знала, как и они меня. Я спиной чувствовала тяжесть их взглядов, которые перебегали с газетного заголовка на меня и снова на газетный заголовок. Маурицио отсчитывал купюры очень медленно. Когда он поднял голову, выражение лица у него было другое. Он сказал:

– Когда они были мальчишками, они заходили в киоск и разглядывали тут все вытаращив глаза. Мой отец постоянно об этом рассказывал.

В машине я пробежала статью в «Гадзетта». Там не было ничего такого, о чем бы я уже не знала, кроме одной подробности: «Розыск виновных ведется по всей Апулии». Меня поразило слово «виновных», как будто это была опечатка. В газете были фотографии Берна, Данко и Джулианы, а также просьба сообщить об их местонахождении. Я заметила, что возраст Николы указан неправильно: тридцать один год, хотя ему уже исполнилось тридцать два. Месяц назад, шестнадцатого февраля, у него был день рождения, я послала ему поздравительную открытку, а он в ответ – открытку со словом «спасибо» и множеством восклицательных знаков. Уже несколько лет мы с ним ограничивались этими пустыми формальностями, которые показывали, как мало тепла осталось в наших отношениях. И все же ни один из нас ни разу не забыл про день рождения другого.

Я заглянула на страницу некрологов. Заметка о Николе была в самом верху. О его кончине сообщали «безутешные родители» и, пониже, в рамочке, – коллеги из полиции. О похоронах – ни слова. В другой газете оказалось все то же самое, вплоть до ошибочно указанного возраста Николы; но было добавлено, что похороны откладываются из-за необходимости произвести вскрытие. Подняв глаза от газеты, я увидела пожилого синьора, которого часто встречала на этой площади: он сидел на велосипеде недалеко от моей машины и с ужасом смотрел на меня.

Подъехав к ферме, я увидела школьный автобус. Школьники стояли вокруг, у всех за плечами были рюкзаки с завтраком. Я совсем забыла, что назначила им встречу на сегодняшнее утро. Учительница Эльвира и ее коллега, которую я не знала по имени, сидели в беседке под навесом, нервно теребя пальцы. Я извинилась за опоздание, туманно намекнув на непредвиденные обстоятельства. Это звучало смешно.

– Мы не знали, получится ли у тебя сегодня, – сказала Эльвира.

– Не волнуйся.

– Я уверена, что все выяснится, Тереза.

Она осторожно взяла меня за локоть. Я вздрогнула от этого неожиданного прикосновения, словно отвыкла от того, что ко мне вообще прикасаются.

– Вы не видели тут козочку? – спросила я у детей. – Вчера я оставила загон открытым, а сегодня собиралась пойти ее искать – и забыла. Неужели вы ее не видели? Ну-ка сходите поищите. Обычно она пасется вон там, – я махнула рукой далеко в сторону, и дети побежали туда.

Позже я наблюдала, как они разрезают тыквы и выворачивают оранжевую мякоть на землю. Потом раздала им семена моркови, по одному на каждого, и смотрела, как они пальцами делают ямку в земле, кладут туда семечко и, полные надежды, прикрывают его землей. Я пообещала ухаживать за этими растеньицами, хоть и знала, что в очередной раз забуду их полить, и они, все до единого, погибнут от обезвоживания.

– А теперь можете делать, что хотите, – объявила я. – Бегайте, лазайте, обрывайте листья.

Я зашла в дом, даже не попрощавшись с учительницами. Закрыла дверь и бросилась на диван. Я все еще была там